Важский край
13 января 2006 (2)
Римма Устинова.
Гармошка
Наш отец Михаил Иванович Бессонов про войну вспоминать не любил. Всю
последующую жизнь он словно стеснялся, что остался жив, в то время, как
большинство его товарищей и ровесников погибли.
До Великой Отечественной он успел отслужить срочную службу в г. Кронштадте,
прошел финскую войну. После Победы его часть отправили еще на войну с Японией.
Но, к счастью, воевать там не пришлось: пока ехали, война кончилась. Воевал отец
в войсках аэродромного обслуживания. Теперь-то все знают, как яростно и неистово
бомбили немцы те самые аэродромы. Так что, военной службе он отдал добрый
десяток молодых лет.
Вернулся отец с войны в ноябре сорок пятого. В подарок привез нам, детям,
цветные стеклышки в металлической оправе, а жене отрез прорезиненной ткани.
Цветных стеклышек - синих, зеленых, коричневых и даже красных - у нас было хоть
завались, но эти, дымчатые, в оправе, мы берегли и положили в ящичек ножной
швейной машины вместе с отцовскими медалями. Из прорезины мать тут же сшила
плащ: длинный и с капюшоном, но макинтош, к сожалению, промокал.
Отец пошел работать на запань, мастером, как и до войны, а мы постепенно
привыкали к незнакомому человеку.
Отец любил всех домашних животных, но никогда сам их не забивал. "Мухи не
убить", - говорила мама. Любил лес, осенью всегда находил время сходить за
рыжиками. Возвращался из леса чуть затемно с тяжелым берестяным кузовом за
плечами, с большой полной корзиной отборных рыжичков.
Любил работать на земле. Сам выращивал лук и табак. Огромные темно-зеленые
листья табака развешивал на чердаке, затем рубил в маленьком корытце. Газету для
курева складывал и разрезал особым образом - так, что получалась маленькая
книжечка.
Весной для вспашки усадьбы приводил с запани огромного коня. Было тогда на
запани несколько финских лошадей. Этот красавец-великан по сравнению с
замученными колхозными лошадками, по кличке Тур, был скромен и очень силен. Дети
не могли дотянуться до его морды, и он сам наклонял большую красивую голову и
осторожно подбирал с детских ладошек первые зеленые травинки. А когда отец
подсаживал младшую на блестящую темно-карюю широкую спину, она смотрела на
землю, словно с крыши соседского амбара.
Плел отец отличные корзины и короба из дранки, шил добротные сапоги: в магазине-
то было не купить. Из детей больше любил старшую: бойкую, живую, веселую
Лидочку.
Рыбаком он был заядлым. Мог просидеть с удочкой всю ночь. Но времени у него
всегда не хватало, потому удочками, донками, червяками занимались мы, дети. А
отец ловил рыбу самоловами. Эти запрещенные и опасные ловушки были в деревне у
каждого более или менее самостоятельного мужика. Находили все: и крепкие
веревки, и дефицитную пробку. Ловля ими так хорошо и подробно описана В.
Астафьевым в его произведении "Царь-рыба", только там Енисей, а у нас Двина-
матушка. По малолетству на реке мы отцу не помогали, там нужно было сильно и
умело грести, держа лодку в строго заданном направлении. Выкидывали самоловы
поздно вечером и вынимали рано утром. Зато, когда ящики с крюками-камнями
выносили на берег в укромное место, а чаще в дом на поветь, мы с сестрой часами
сидели и разбирали вконец запутанные снасти, накалываясь на острые крюки -
вывешивали на деревянный станок. Потом эти крюки еще надо было наточить. А
выкидывали обычно не один, а пять-шесть концов. Попадала на самоловы в основном
стерлядь.
Не только войну прошел наш отец, но и тюрьму. Ведь как говорят, от сумы да от
тюрьмы:С сумой он находился еще в детстве, поскольку отец его погиб еще в ту
империалистическую войну, когда сыну было лишь 3 года. А мать умерла, едва
ребенку исполнилось пять. Да ведь еще и младший брат был! В детдом ребятишки
попали не сразу, жили вначале дома со старшей сестрой:
Так вот: вскоре после войны, когда отец работал на дальнем лесном участке,
произошел несчастный случай. За смерть рабочего кто-то ведь должен был ответить;
мастер и ответил двумя годами заключения. Техника безопасности к тому же
нарушалась.
И снова с нетерпением ждала семья писем; посылались, отрывая от детей, в лагерь
немудреные посылки с деревенскими харчами. На этот раз вернулся отец совсем
другим человеком. Лишившись партийного билета, он стал выпивать.
Замечательной отрадой в жизни отца была гармошка. Все более-менее ценные вещи -
одежду, белье, платки и одеяла - променяла в войну на хлеб хозяйка, но гармошку
сберегла. Последними покинули старый шкаф теплые унты с кожаными ремешками и
длинные (детям они доходили до подмышек) трехпалые перчатки из такого же
короткого светлого меха - вещи отца. Поиграть на гармошке взрослым мать
разрешала. Чаще всего приходили соседи, братья Виктор и Евгений. Нередко
прибегал из Усолья, что в пяти километрах, кудрявый подросток Валька. Долго грел
руки у печки, мать отвлекалась от своих нескончаемых дел и доставала гармошку из
сундука. Валька бережно брал инструмент, тихонько растягивал, припадая щекой к
деревянным планкам, и начинал играть. Мать вытирала непрошенные слезы, дети с
печки с интересом прислушивались.
Летом отец играл не часто. Закуривал, раскрывал окно, садился на широкую лавку
спиной к нему, закидывал ногу за ногу и в такт покачивал носком сапога. Иногда
подпевал. Свою звонкоголосую, отчетливо выговаривающую каждый звук, гармонь я бы
узнала и сейчас. Тогда же мы плясали под нее свои нехитрые детские пляски.
Особенно хорошо получалось у старшей сестры.
Длинными зимними вечерами в наш дом приходили женщины с прялками, вязанием.
Солдаткам отец никогда не отказывал, и гармошка заливалась весь вечер. Перепев
все песни и наплясавшись, помолодевшие и довольные женки уходили домой.
Приглашали отца и на свадьбы, и нечастые юбилеи, не отказывался он ходить с
гармонью и на колхозные гулянья, что непременно устраивались 7 ноября и 1 Мая. А
как широко и весело праздновался престольный для деревни праздник - Воздвиженье.
Отец мог и лихо сплясать матросский танец "Яблочко".
А перед всем этим отец тщательно брился. О! Это был целый ритуал! Вначале долго
на солдатском широком ремне правилась острая бритва. При этом он напевал и
насвистывал свою любимую:
"Тучи над городом
встали,
В воздухе пахнет
грозой:"
Затем на стол водружалось старинное овальное зеркало с выгравированными
ромашками по периметру, из самовара наливалась в мисочку горячая вода, куда
настрагивалось и взбивалось в обильную пену хозяйственное мыло:
Умер отец задолго до того, как начали чествовать участников войны: от
заболевания сердца. Причем, болел многие годы такой серьезной болезнью, ему и в
больницу ни разу лечь не предложили.
В старом деревенском, к сожалению, теперь уже давно нежилом доме, в уютной
горенке есть большой сундук, покрытый старинной скатертью с прошвами. На том
сундуке стоит старенькая гармошка с васильковыми мехами. В редкие теперь приезды
родных ложатся на ту гармошку скромные букетики полевых цветов, как память о
ветеране. А этот рассказ обо всех за нас воевавших.
Римма Устинова.
г. Шенкурск.
© Важский край
